Дэвид Герролд - Дело человека [Дело для настоящих мужчин]
Через некоторое время Ларри, Карл и Хенк присоединились к нам и работа пошла заметно быстрее. Вообще, они говорили мало. Смерть Шоти проделала дыру в наших жизнях и болело слишком сильно, чтобы говорить о ней.
Сделать надо было много. Полдня заняло только выбросить хлам и всякую рухлядь, хранившуюся в бетонном бункере, а остаток дня — сделать место тысяченожкоупорным. Отверстия следовало закрыть сеткой, а окна запечатать наглухо; нам пришлось также укрепить двери — внутренние обили проволочной сеткой, а на полу устроили металлические порожки точно по высоте.
Последний штрих был нанесен Тедом: ярко раскрашенное объявление, составленное в не совсем обычных выражениях.
Дом Бенедикта Арнольда для Своенравных Червей.
Нарушители будут съедены!!
Не допускаются жуки, вши, змеи, улитки жабы, пауки, крысы, воблы, ящерицы, тролли, орки, гули, политики, пожизненники, адвокаты, Новые Христиане, Откровенники и другие невкусные формы жизни. Да-да, это относится именно к вам!
Визиты только во время кормления.
Пожалуйста, уходя, пересчитайте пальцы.
Тед Джексон, Джим Маккарти, — владельцы.
Внутри баня делилась на две комнаты. Одна планировалась как душевая, другая — как раздевалка. Мы решили использовать раздевалку для тысяченожек, а душевую — для яиц, и если выбрали что-то, чтобы устроить в крытой кафелем комнате за двумя солидными дверьми, то именно яйца, из-за представлявшей ими потенциальной опасности. Сбежавшая тысяченожка была бы гораздо менее серьезной заботой, чем сбежавший хторр.
Мы установили по два больших рабочих стола в каждой комнате, подсоединили электрическое освещение и обогреватели, построили специальный инкубатор для яиц и большую клетку из металла и стекла для тысяченожек. Сержант Келли была счастлива — ей вернули большой холл; мы тоже — у нас была лаборатория.
К вечеру мы получили первые результаты. Мы определили, что тысяченожки всеядны в такой степени, которая делает всех других всеядных привередами. Главным образом они предпочитали корни, клубни, ростки, стебли, цветки, траву, листья, кору, ветви, завязи, плоды, зерно, орехи, ягоды, лишайники, мхи, папоротники, грибы и водоросли; им также нравились насекомые, лягушки, мыши, жуки, вши, змеи, жабы, пауки, крысы, воблы, ящерицы, белки, птицы, кролики, цыплята и любая другая форма мяса, которую мы ставили перед ними. Если ничто из перечисленного не было доступно, они ели все, что под руками. Это включало сахар-сырец, ореховое масло, старые газеты, кожаную обувь, резиновые подметки, деревянные карандаши, баночные сардины, картонные коробки, старые носки, целлюлозную фотопленку и вообще все, что хотя бы отдаленно относилось к органике. Они ели даже продукты извержения других организмов. Они не ели лишь собственный помет, густую маслянистую пасту — одно из немногих исключений.
Через три дня Тед начал смотреть слегка ошарашенно: — Я начинаю сомневаться, существует ли что-нибудь, что они не едят. — Он держал один конец красящей ленты от принтера и наблюдал, как другой исчезает в пасти тысяченожки.
Я сказал: — Их желудок, должно быть, химически эквивалентен кислородному горну; похоже, нет ничего, чтобы устояло перед ним.
— Все эти зубы на переднем конце, вероятно, для чего-то нужны, — показал Тед.
— Конечно, — согласился я. — Они размалывают еду на подходящие кусочки, в частности, достаточно малые, чтобы раствориться — но для того, чтобы использовать эту пищу, желудок продуцирует энзимы, разбивающие сложные молекулы на меньшие, удобоваримые. Я хотел бы знать, какой вид энзимов может одновременно работать с такими вещами как обрезки ногтей, щетина зубных щеток, брезентовые рюкзаки и старые видеодиски. И я хотел бы знать, какой вид желудков может продуцировать такие кислоты регулярно, без саморазрушения во время этого процесса.
Тед смотрел на меня, подняв одну бровь: — Разрежешь одну и поищешь?
Я покачал головой: — Я пытался. Их почти невозможно убить. Хлороформ едва замедляет их. Все, что я хотел сделать — это усыпить одну на время, чтобы я мог исследовать ее поближе и взять несколько срезов и соскобов — но не повезло. Вату с хлороформом они просто едят.
Тед наклонился вперед, положил локти на стол, а лицо на руки. Он вглядывался в клетку с тысяченожками со скучающим, почти утомленным выражением. Он слишком устал, даже для того, чтобы шутить. Лучшее, что он смог произвести, был сарказм. Он сказал: — Не знаю. Может, у них всех гипогликемия…
Я повернулся посмотреть на него: — Неплохо…
— Что?
— То, что ты сейчас сказал.
— То есть?
— О сахаре в крови. Наверное, что-то держит сахар в их крови на постоянно низком уровне, поэтому они все время голодны. Мы еще можем сделать из тебя ученого!
Он даже не взглянул, просто проворчал: — Не надо оскорблений.
Я не обеспокоился ответом. Я продолжал обдумывать его импровизированное предположение: — Два вопроса. Как? И почему? В чем причина? Какова польза для выживания?
— Ну, — сказал он гадательно, — это топливо. Для роста?
— Да… и тогда это приводит к другим вопросам. Каков их возраст? И насколько большими они вырастают? И сохраняется ли их аппетит? И каков их полный размер? — Я сел на краешек стола, глядя на стеклянную стенку клетки тысяченожек. Начал грызть кончик карандаша. — Слишком много вопросов… — Снующие тысяченожки передразнивали мой способ питания. Я сложил руки на груди: — А что если мы не задаем правильных вопросов? Я имею в виду что-нибудь столь простое и очевидное, что мы его не замечаем?
— Хм, — сказал Тед, потом: — Может, они не получают правильного питания, поэтому остаются такими голодными…
— Хей!
Тед поднял глаза: — Что?
Я набросился на идею. — Попробуем: может быть, они декстро-, а мы — лево-; они сделаны из право-закрученной ДНК! И им нужны право-закрученные протеины для
выживания! А у нас — лево-закрученный мир!
— Умм, — сказал Тед. Он поскреб нос и обдумал идею: — Да и нет. Может быть. У меня сложности с право-лево-закрученной идеей. Не думаю, что это возможно. Это, конечно, неправдоподобно.
— Черви сами неправдоподобны, — настаивал я.
Он снова поскреб нос: — Мне кажется, тот факт, что они безопасно могут есть любую земную органику, не падая немедленно с пеной у рта в смертельных конвульсиях, есть очень хороший признак, что наши биологические основы чертовски близки. На найдя лучшего, я бы сказал — почти родственны.
Еще одна идея пробилась к поверхности: — Хорошо, тогда попробуем другой путь. Земля не является их родной планетой, поэтому, может быть, им нужно есть пропасть различных вещей, чтобы получить все, что требует их дневной рацион. Я имею в виду, что их метаболизм должен отличаться, потому что он развивался для отличного набора условий, поэтому они неспособны найти наилучшее применение земной еде — это понятно? — и должны увеличивать свой паек просто, чтобы выжить.
— Угу, но посмотри, если это справедливо для тысяченожек, то должно быть справедливо и для червей. Они могут стать еще прожорливее, чем сейчас. Они будут жрать все в пределах досягаемости.
— Хорошо, а дальше?
Он пожал плечами: — Кто знает, что нормально для червей?
— Другой червь?, — предположил я.
— М-м, — сказал он. И добавил: — … если исключить, что нормальных червей вообще нет на этой планете.
— Э?, — я резко оглянулся на него.
— Я пошутил, — сказал он.
— Нет, скажи еще раз!
— На этой планете нет нормальных червей.
— Что ты под этим понимаешь?
Он пожал плечами: — Не знаю, просто это выглядит… очевидным. Ты понимаешь? Я имею в виду, что мы не знаем, на что похожи черви в их собственной экологии, мы знаем их только в нашей — и даже не представляем, откуда они здесь взялись. Поэтому, если есть что-нибудь — все равно что — что делает их или их поведение атипичными, то мы этого не знаем, не так ли? И на этой планете не может быть других червей, потому что на них должны воздействовать те же самые эффекты.
— Замечательно!, — сказал я. — Так и есть, удивляюсь, как до сих пор никто не догадался.
— О, я уверен, что догадались…
— Но я могу сделать упор на эту часть ответа. Мы имеем дело с безумными хторрами! Мне нравится и другая твоя идея: о чем-то, держащим уровень сахара в их крови постоянно низким. Я просто хотел бы иметь хорошее биологическое подтверждение. — Я занес идею в записную книжечку. — Это соответствует еще одному факту. Вот, посмотри… — Я начал рыться в хаосе на столе и нашел папку с пометкой UGH. Вытащил пачку цветных снимков 8х10 и протянул ему. Он встал, чтобы дотянуться. Наклонился над столом и начал просматривать.
— Когда ты их получил?
— Сегодня утром, когда ты был за терминалом. Я нашел, наконец, хорошие объективы. Взгляни на устройство их ртов.
Он поморщился. — Похоже на пасти червей.
Я пожал плечами: — Сходные эволюционные линии, мне кажется. Что еще ты видишь?
